— Господи, люди добрые! — заголосила женщина. — Помогите взять шубу! Мальчик ему принес…

«Люди добрые» — мальчишки и девчонки, стоя в очереди, сжимали в руках узелки и сумки с макулатурой, виновато отворачивались. Женщина не отставала, хуже того, пригрозила немедленно пригласить милиционера, понятых, сделать обыск и шубу взять. Старьевщик не выдержал, сунулся под прилавок и выбросил оттуда изрядно поношенный, вытертый до блеска полушубок.

— Возьми барахло! — крикнул он. — Такой шуба сортир не оденешь!

— Да? Не оденешь? — злорадствуя, спросила женщина. — Одел бы, барахольщик несчастный! Еще как бы одел… Вота! — И она, как фокусница, неожиданно выхватила из кармана полушубка тугую связку денег, подняла над головой. — Видал? Больше не увидишь! — победно сказала она и швырнула полушубок старьевщику. — Носи! Хоть в сортир, хоть на люди!

Старьевщика перекосило. Он визгливо что-то прокричал, а женщина, удерживая своего мальчика-несмышленыша за руку, гордо вышла из сарая. Дети молча проводили ее взглядами и стали дожидаться своей очереди на шары и свистульки. А мужчины, что прессовали бумагу в глубине сарая, бросили работу и, усевшись на кучу тряпья, стали совещаться. Скоро они, поднимая пыль, начали перетряхивать утиль и обшаривать карманы старых пальто, пиджаков и брюк.

Выждав момент, когда старьевщик немного успокоился, Вера Георгиевна поманила его к себе и зашептала:

— Миленький, пусти за прилавок книги посмотреть, а? Только гляну — и назад!

— Какой книга? — возмутился приемщик. — Ходят, берут туда-сюда! Тоже деньги забыл?

— Да нет там денег, нет! — горячо заговорила Вера Георгиевна. — Я гляну, может, что почитать возьму! А за это заплачу! Ты не бойся, миленький!

Он недоверчиво оглядел старушку и вдруг тяжело вздохнул:

— Ой, работа плохо-ой! Ой-ой-ой! Бросать нада.

— Тяжелая у тебя работа, миленький, — подхватила Вера Георгиевна. — Вредная.

— Люди думают, Ахмедыч вор, барахло собирает, — жаловался старьевщик. — А у меня самый вредный работа, что бросать нада — ко мне несут. Грязь, пыль — бр-р…

— Уж и не говори, — вздохнула она. — Ну, пусти, а?

— Иди, — бросил старьевщик, давая дорогу. — Кому денег нада, кому почитать нада… Ахмедыч один на весь город… Ой-ой-ой…

Вера Георгиевна приблизилась к груде макулатуры и, нагнувшись, стала перебирать бумагу. В основном это были потрепанные школьные учебники (многократно мелькала «Родная речь» — родной ее учебник, по которому она преподавала в школе вот уже сорок лет), подшивки газет, амбарные книги и папки бухгалтерского учета. Реже попадала художественная литература. Взгляд вылавливал отдельные строки, имена и фамилии, и она, будто разгадывая кроссворд, старалась вспомнить, откуда это и кто автор. Чаще всего попадались книги самых популярных авторов, классика. Гора книг оплывала, словно речной песок, но пока ничего не попадалось. Мужики, что выворачивали карманы у тряпья, скоро бросили это занятие и опять приступили к макулатуре.

— Ты что, бабка, шукаешь там? — спросил один. — Никак, книгу с деньгами сдала? Иль сберкнижку?

Другой засмеялся.

— Я книги старые ищу, — сказала Вера Георгиевна и оторвалась от бумаги. — Тут старинные книжки сдавали… Вы не видали?

— А! — догадливо бросил первый, что спрашивал про сбер-книжку. — Это что с библиотеки приперли? Так они не с того краю. Ты с другого заходи, что с утра привозили, — там, — он показал на угол.

— Так все-таки из библиотеки привозили? — испуганно спросила Вера Георгиевна.

— Ну, — подтвердил мужчина и пригляделся к ней. — Привозили… На самосвале… Организация… На машинах возят…

Она тоже взглянула на мужчину внимательнее, поморгала, будто сгоняя слезу; что-то знакомое показалось ей в этом лице: плутоватые глаза, чуб, свисающий на лоб…

— Так мы ж почти все запрессовали, — сказал другой мужчина, постарше. — Она ж в тюках увязана стоит…

Вера Георгиевна прошла в угол, присела на корточки, и снова замелькали перед глазами потрепанные книги, журналы, газеты… Ага! Вот и штамп городской библиотеки! Целый слой книг, влажных, изодранных в лохмотья, но все — современных издательств. Выкопав «яму», она непроизвольно обрушила бумажный «берег», и прямо к ее рукам скатилась неимоверно толстая, больших размеров книга без обложки. Вера Георгиевна подняла ее на колени и с трудом разглядела блеклые буквы старой печати. Книга была бумажная, и, похоже, корки отодраны только что. Не прочитав и слова, она засунула ее в кошелку и взялась рыть бумажную яму с еще большим упорством.

Через несколько минут снова повезло: из толщи макулатуры, словно глыба из песка, выглянула еще одна старинная книга, на сей раз рукописная, но тоже без крышек. Вера Георгиевна решила больше не рыться, а перебирать все книги подряд, просеять их, как сквозь сито. В сарае горела тусклая лампочка, да и то возле прилавка, и свет в угол едва доставал, к тому же начали уставать руки и глаза. «Сколько добра, — думала она, разбирая книжный завал. — Люди писали, мучились, ночей не спали… А потом наборщики работали, печатники… И вот надо, же — истрепались, пропали, и труд пропал…»

Перебрав подмоченные, изодранные вилами книги (они заметно отличались от остальной макулатуры), Вера Георгиевна отыскала еще одну старинную книгу, вернее, только половину ее. Другой половины не оказалось. Она хотела еще раз пересмотреть бумажную рухлядь, но в это время сзади к ней подошел тот мужчина, что показался знакомым.

— Такие, что ли, ищешь, бабусь? — спросил он и подал ей книгу с крышками, обтянутыми кожей.

— Такие, такие! — обрадовалась она. — Где ты ее взял, милый?

— Там, — мужчина кивнул на тюки бумаги, увязанные проволокой и сложенные вдоль задней стены сарая. — Прессовали… Попадались… Я одну — вот эту — откинул… Пацану своему снести хотел… Так, показать, написано-то все одно непонятно.

— Это на древнерусском написано! — сказала Вера Георгиевна.

— А, — произнес мужчина. — Про Бога, значит, написано… Ты что же, богомольная или как?

— Не-ет, — тоненько засмеялась Вера Георгиевна. — Я учительница, в школе литературу и русский преподавала. Правда, сейчас на пенсии, давно уж…

Мужчина молча ушел к своему товарищу и больше не показывался.

Вера Георгиевна приблизилась к тюкам и почти сразу нашла семь старинных книг. Она не могла узнать, какие они, поскольку тюки были плотно спрессованы, накрепко перетянуты проволокой, а эти книги, кое-какие даже с деревянными корками, оказались привязанными по торцам тюков, чтобы те не рассыпались. Видимо, упаковщики выбрали их для этой цели из-за размеров, много больших, чем современные книги. Вера Георгиевна попыталась освободить хоть одну, и не смогла: проволока аж въелась в бумагу, а рвать было жалко. Стой, гляди и хоть плачь… Она беспомощно оглянулась и перехватила взгляд мужчины, занятого работой на ручном прессе. Тот мгновенно отвернулся.

Вера Георгиевна виновато подошла к упаковщикам, пожаловалась, что книг не вытащить.

— Ты, бабка, ту бумагу не тронь, — сказал мужчина, что постарше. — Раз пустили тебя — ройся, а упакованную не тронь.

— Ладно тебе, — неожиданно грубо оборвал своего товарища тот, что казался знакомым. — Идемте, я вытащу.

— Так тюки-то порассыпаются! — возмутился старший. — Я их второй раз вязать не буду!

— Помоги уж, помоги, — попросила Вера Георгиевна. — Я заплачу, если что, деньги у меня есть…

Мужчина взял плоскогубцы, моток проволоки и молча направился к тюкам.

— В каких тюках, показывайте, — сказал он.

Вера Георгиевна стала показывать, а мужчина с какой-то злостью и остервенением стаскивал тюки на пол и кусал плоскогубцами проволоку. Вера Георгиевна вынимала книги, что были видны, и, осторожно раздвигая бумагу, смотрела, что внутри тюков.

— Смелей, смелей! — подбодрил мужчина с прежней злостью. — Я потом свяжу. — И почему-то все отворачивался, не давая взглянуть себе в лицо.

Вера Георгиевна откладывала найденные старинные книги в стопку и вначале считала их, но потом складывала уже без счета. Ею овладело чувство, знакомое, пожалуй, только кладоискателям и еще грибникам. «Есть! — вздрагивала она, освобождая из тесного бумажного тюка очередную книгу. — Вот она где! Ишь ты какая!» Она старалась не особенно сильно ворошить спрессованную бумагу, чтобы упаковщику не пришлось потом делать лишней работы, но тюки, едва на них перекусывали проволоку, сами вспухали и норовили развалиться.